Интервью провела Линн Янсен
В 2001 году Владимир Путин выступал в Бундестаге. В его речи, в частности, речь шла об интеграции России в Европу и партнерстве. В феврале прошлого года он начал жестокую захватническую войну против Украины. Как могло все измениться настолько кардинально?
Я считаю, что постоянно вспоминать эту речь неуместно. Позиция, которую тогда высказал Путин, уже через несколько лет не имела ничего общего с вектором реальной внешней политики России. Более того, исторический контекст был другим. Рассмотрев речь внимательнее, вы поймете, что определенные «звоночки» были заметны уже тогда. Среди них, к примеру, значительная удаленность от США, а также попытки дать понять Германии, что будущее Европы больше связано с Россией, чем с США. Такая антитрансатлантическая позиция четко прослеживается в той речи. И именно этот аспект полностью выпал из нашего дискурса и коллективной памяти. В своей книге «Угроза шовинизма» я описываю постоянное усиление того, что называю российским шовинизмом, который состоит из трех компонентов. Во-первых, агрессивный национализм и империализм российской политики. Во-вторых, сексизм и чрезмерный патриархат. И, в-третьих, автократия. В течение последних 23 лет эти тенденции неуклонно усиливались. Именно они в значительной степени способствовали началу войны России против Украины в 2014 году и полномасштабному вторжению 24 февраля 2022-го.
Где конкретно вы наблюдаете наличие этих трех компонентов?
Национализм и империализм проявляются прежде всего во внешней политике, особенно в отношении соседних государств. Российские политические элиты считают, что Россия, как великая держава в многополярном мире, имеет право на региональную сферу влияния, в которой именно она будет устанавливать правила и обеспечивать их соблюдение. В этой сфере влияния великая держава является единственным действующим лицом, которое может претендовать на реальный суверенитет. Такое мнение существовало уже в 1990-х годах, но когда в 2000-х установился режим Владимира Путина, оно стало определяющим для политики. Усиление сексизма я вижу, среди прочего, в постоянном ухудшении прав женщин и все более дискриминационной политике в отношении членов ЛГБТ+ сообщества. Это происходит на нескольких уровнях: социальном, политическом и правовом.
Систематическое закрепление дискриминации в российской «правовой системе» через репрессивное законодательство, которое все чаще системно используется для вытеснения феминистического и ЛГБТ+ активизма из политической и социальной сферы, является лишь одним из примеров. Уже в 2000-х годах российский режим перешел к чрезвычайно наталистической политике, поскольку, с точки зрения этого сексистского и патриархального режима, это был якобы единственный способ решить демографические проблемы, возникшие в России на фоне трансформационного кризиса 1990-х годов. В 2011-2012 годах, после возвращения Путина в Кремль, тенденция поддержки так называемых традиционных ценностей значительно усилилась. Мужчины доминируют в российской политике. Женщины и маргинализированные группы по сути не допускаются к процессу принятия решений. Автократизация общества является компонентом этой шовинистической триады, неизбежно вытекающей из двух других. Национализм и сексизм – а, точнее, патриархат – сами по себе являются автократическими. Если общественные и личные отношения построены таким образом, то политические отношения и политическая система неизбежно будут иметь мощные автократические тенденции. Явления национализма и империализма, сексизма и автократии тесно связаны между собой, они обусловливают и усиливают друг друга. А еще продуцируют насилие: как внутреннее, так и внешнее.
Правопопулистские европейские партии, такие как «Национальное объединение» (Rassemblement National) или «Альтернатива для Германии» (AfD), годами поддерживали тесные отношения с Кремлем. Может ли российский шовинизм «проникнуть» в Европу через эти партии?
Правопопулистские и правоэкстремистские силы в либеральных демократиях действительно создают точки соприкосновения с российским шовинизмом через свои идеологические параллели и являются воротами проникновения российской политики. Их политика является крайне нелиберальной и антиевропейской. Она направлена против Европейского союза, который является воплощением порядка и либеральных ценностей. Это системная угроза, на которую также нужно реагировать системно. Правые популистские политические силы являются каналами, по которым российский шовинизм подрывает либеральную демократию, а также собственно Европейский союз. Понятно, что проблемы и кризисы либеральных демократий не были вызваны Россией или другими недружественными к ЕС деятелями. Но они используют эти кризисы, чтобы ослабить либерализм и демократию, которые воспринимают как прямую угрозу для себя.
Для пропаганды Россия использует медиа, направленные на международную и особенно европейскую аудиторию. Какую роль это играет в восприятии европейцами войны в Украине?
Российские пропагандистские СМИ, работающие за рубежом, играют важную роль и, в конце концов, как неоднократно вполне открыто заявляли российские пропагандисты, такие как Маргарита Симоньян, являются оружием войны. Собственно, начиная с 2000-х годов, Россия целенаправленно много инвестирует в такие медиа, как Russia Today, Ruptly и Sputnik. Они имеют две задачи: распространять российскую пропаганду и осуществлять дезинформацию. С одной стороны, они транслируют российские пропагандистские нарративы, в том числе о войне против Украины, с другой – используются для искажения правды и объективности. Ярким примером было сбитие над Донбассом малайзийского пассажирского самолета MH17, жертвами которого стали почти 300 человек. После этого события мы наблюдали, как в течение очень короткого времени российские пропагандистские СМИ пустили в эфир десятки различных версий случившегося.
Цель такой стратегии заключается в том, чтобы запутать, исказить и подвергнуть сомнениям правду. В какой-то степени им это удалось. Некоторые европейские общества гораздо более восприимчивы к таким действиям, чем другие. В Польше, к примеру, они будут иметь гораздо меньший успех, чем, к сожалению, в Германии и других западноевропейских обществах. Все это происходит из-за существования точек соприкосновения с праворадикальными и правоэкстремистскими политическими течениями. Российская пропаганда подхватывается, продолжается, и поэтому она, безусловно, может достичь частичных успехов. Онлайн СМИ и интернет как коммуникационное пространство важны еще и потому, что ЕС запретил российские пропагандистские СМИ после начала полномасштабного вторжения. Однако они все еще легко доступны через интернет. А, следовательно, они мощные, как и российские боты и «тролли» в социальных сетях. Мы должны рассматривать иностранные пропагандистские СМИ как мощное оружие в российской гибридной и информационной войне.
Что будет с шовинизмом в России, если она проиграет войну против Украины?
К сожалению, мой вывод не слишком оптимистичен. Даже в случае демократического перехода (что маловероятно) шовинизм будет продолжать играть значительную роль в российской политике. Это касается и общества в частности, ведь шовинизм закреплен в политических взглядах, восприятии и идентичности. Можно предположить – как это было в 1990-х годах – что эти взгляды будут оставаться влиятельными, даже если бы режим сменился на демократический. Я вижу мощную связь между развитием российской политики и войной против Украины. Путин, приняв решение о полномасштабном вторжении, связал будущее своего режима с результатом этой войны. И чем ближе Россия к фактическому поражению, тем опаснее ситуация для его режима.
В своей книге я описываю три гипотетических сценария развития будущего России. Согласно первому, режим никуда не исчезнет, и пока он у власти, мы не можем ожидать, что в российской политике изменится что-то в целом, в частности в ее агрессивной и аннигиляционной политике в отношении Украины. Второй сценарий заключается в том, что режим падет, и произойдет это, например, если Украина достигнет значительных военных успехов, таких как прорыв к Азовскому морю или отвоевание Крыма. Такой удар может привести к внутренней нестабильности и, возможно, гражданской войне в России. Мы видели это на примере мятежа Пригожина, который длился всего лишь 24 часа. Даже в третьем сценарии в условиях демократических преобразований следует предположить, что, учитывая структуру политической элиты и общества, в России все равно останутся значительные шовинистические деятели. Следовательно, шовинизм останется, независимо от того, как будет развиваться страна, но это не означает, что его влияние не может уменьшиться в случае демократического перехода.
Является ли феминистическая внешняя политика Германии действенным ответом на шовинистическую политику России?
Я считаю, что эта война в корне изменила немецкую политику. До вечера 23 февраля 2022 года никто даже и думать не мог о поставках оружия. Феминистическая внешняя политика является важным ответом на шовинистическую агрессию России. Она начинается с того, что феминистическая перспектива делает видимым прежде всего то, насколько глубоко в российскую политическую и социальную системы укоренен сексизм. Что крайне патриархальные структуры и гипермаскулинность являются очень важными компонентами этого режима, его легитимности и насилия. И что сексизм является частью агрессии. Феминистическая перспектива и взгляд на гендер, особенно на межличностные отношения, чрезвычайно важны для раннего выявления структурного насилия и его возможных последствий, как внутри страны, так и за ее пределами. Разумеется, если на межличностном уровне много насилия, то можно предположить, что оно будет продолжаться и на других.
Феминистическая политика может сделать важный вклад в установление устойчивого мира в Украине в будущем: политически, социально, экономически. Это, в частности, включение женщин и маргинализированных групп в политический процесс и участие общества в целом в восстановлении. Для этого феминистическая перспектива очень важна. По моему мнению, она должна быть неотъемлемой частью политики. Несправедливые структуры должны быть осмыслены и изменены, чтобы они больше не побуждали к насилию. Все это следует детально прописать и реализовать. Это только начало, но я рада, что эта перспектива сейчас набирает вес.