Сильная. Женственная.

Сильным женщинам до сих пор навешивают ярлык ведьмы, но кое-кому удается это использовать в политике

Читайте также эту статью на немецком / английском языке

Писать о женщинах во власти и их публичных выступлениях непросто. Можно быстро попасть под обвинения в том, что критикуешь женщину, добившуюся успеха, руководствуясь лишь внешними признаками. Ведь этого, мол, никогда не происходит, когда речь идет о мужчинах в однообразных костюмах, и вообще, в итоге все это вредит феминизму. На это можно возразить: мужчин также можно охарактеризовать по их манере одеваться, по самоподаче и связанным с ней формированием своего имиджа. А мужчины и женщины, являющиеся политическими лидерами, сознательно используют эти средства во времена Instagram, Twitter и Facebook. Никогда еще не было так просто продвигать по каналам социальных сетей себя и свой имидж.

Интересно, что при характеристике женщин во власти постоянно повторяются определенные клише и архетипы. От «матери нации», образ которой в прошлом олицетворяли регентши Мария Терезия Австрийская или Луиза Прусская, понятия «кронпринцесса», которое охотно приписывается женщинам, унаследовавшим власть от влиятельных мужчин и поддерживаемых ими, как, например, ранняя Ангела Меркель, бывшая некогда «девочкой Коля», до «ведьмы» – ярлыка, который навешивался на сильных, эмансипированных женщин, в частности кандидата на пост президента США Хиллари Клинтон во время предвыборной кампании 2017 года. Существует типаж «красавиц с левыми убеждениями» – здесь достаточно вспомнить хотя бы немку Сару Вагенкнехт или бывшего председателя австрийской партии зеленых Еву Главишниг, равно как и образ «женщины на руинах», вступающей в действие всегда, когда нужно очистить территорию от мусора, который оставили после себя политики-мужчины.

Однако приписывание определенных специфических гендерных признаков охотно используется и в политических играх, например, правыми популистами. Путем сознательного использования в постановочных целях женского начала делаются попытки смягчить имидж праворадикальных и правопопулистских партий, которые связываются преимущественно с мужским, авторитарным и агрессивным началом.

Когда Марин Ле Пен в 2011 году возглавила «Национальный фронт», это была праворадикальная партия. Такой она остается и поныне, но Ле Пен придала ей более дружелюбный, женcтвенный облик. В таком формировании публичного имиджа сыграла роль не только ее внешность. С точки зрения содержания своих высказываний она то и дело занимает по сути псевдофеминистическую позицию. Такая стратегия получила название «феминизм в стиле Perwoll» с намеком на популярное моющее средство, рекламируемое за свою способность делать одежду более пушистой. Правые берут на вооружение феминистские передвижные декорации, чтобы производить более гладкое, мягкое и безобидное впечатление.

«Права женщин в этой стране вытесняются на задний план», – сетовала Ле Пен, в частности, во время выступления по случаю Дня трудящихся 1 мая. «Это прописная истина, которой сегодня, однако, часто пренебрегают: женщины и мужчины равны между собой везде, во всех отношениях», – заявила она в начале предвыборной кампании. Как юрист по образованию она использует и свою личную биографию. Ле Пен – мать-одиночка, воспитывающая троих детей, и подает себя как вышедшую из народа и энергичную личность. Разрыв с отцом, который построил эту партию и постоянно мешал ей смягчить партийный имидж своими антисемитскими выпадами, она представила как существующий с древних времен конфликт между отцом и дочерью.

Без зазрения совести Ле Пен использует в своих целях самую знаменитую французскую феминистку Симону де Бовуар. «Я вспоминаю слова Симоны де Бовуар, – пишет она в ежедневной газете L'Opinion: – “Никогда не забывайте, что как только дело доходит до политического, экономического или религиозного кризиса, права женщины оказываются под вопросом”».  И тут же добавляет от себя: «Боюсь, что кризис с беженцами – это начало конца женских прав». Поводом для написания статьи стали нападения на женщин в новогоднюю ночь 2015 года в Кельне, после чего многие из тех, кого права женщин почти не волновали, стали выдавать себя за феминисток.

Псевдофеминистские лозунги, направленные против мнимой исламизации страны, – это стратегия, которой пользуется не только Марин Ле Пен и ее племянница Марион, возглавляющие «Национальный фронт» во Франции, но и другие движения правых популистов в Европе и США. Например, бывший председатель партии «Альтернатива для Германии» (AfD) Фрауке Петри, министр финансов Норвегии и глава правопопулистской Партии прогресса Сив Йенсен, глава правительства Польши и партии «Право и справедливость» Беата Мария Шидло или экс-мисс Бельгия Анке ван дер Мееш, представляющая в парламенте правоэкстремистскую партию «Фламандский интерес». Дочь Дональда Трампа Иванка изображает из себя сильную женщину, хотя феминизм для нее скорее аксессуар, нежели позиция.

Логичным антиподом и образом врага «феминисток в стиле Perwoll» являются такие действительно эмансипированные, интеллектуальные женщины, как Хиллари Клинтон. Под влиянием мнения, опубликованного и растиражированного правыми медиа во время президентской кампании в США, на нее навесили ярлык представительницы древнего женоненавистнического архетипа ведьмы: расчетливой, коварной, чрезмерно честолюбивой и хладнокровной женщины. Ведьмы всегда были сильными, умными и независимыми настолько, что одновременно внушали и страх. Их наделяли властью над мужчинами. В случае с Клинтон приписывание таких качеств повторяется снова в современной форме.

Честолюбивые женщины, возведенные в ранг предательниц. Такое не раз бывало в истории. Американская ученая-социолог Сьюзен Бордо исследовала биографию одной из наиболее знаменитых и интригующих представительниц этого типа – Анны Болейн (1501-1536), второй жены короля Англии Генриха VIII. Чтобы жениться на ней, Генриху пришлось отречься от римско-католической церкви и основать англиканскую. Позже Анна попала в немилость и была казнена по обвинению в мнимой супружеской и государственной измене.

По логике вещей образом врага «феминисток в стиле Perwoll» становятся такие действительно эмансипированные, интеллектуальные женщины, как Хиллари Клинтон

Для Бордо параллели с Клинтон очевидны. В интересном эссе под названием «Изобретение и уничтожение Хиллари Клинтон» она пишет, что его героиня не была неправильным кандидатом, ее сделали таковой. К этому приложилась не только контролируемая республиканцами пресса, но и ее соперник в стане демократов Берни Сандерс, который хотя и не называл Клинтон лгуньей, но поносил в качестве кандидата от Уолл-стрит.  

Одним из ключевых моментов избирательной кампании стало воспаление легких, в котором Клинтон не сразу публично призналась. Это дало повод обвинить ее в постоянных попытках снова что-то скрыть. «Она должна была лишь показать себя с человеческой стороны» – такой критике подверг ее позже американский режиссер и активист Майкл Мур. И снова Клинтон предстала в своем привычном образе женщины, не сохранившей в себе ничего человеческого.

В этом отношении у «женщины на руинах» дела получше. Ну не парадокс ли это? Чем больше проблем у страны или партии, тем быстрее могут реализовать себя женщины. Премьер-министр Британии Тереза Мэй – хороший тому пример. Вначале она производила впечатление единственного человека, сохранившего здравый рассудок в доме, единственной взрослой женщины, сгребающей разбитую посуду после неистовой вечеринки мальчишек и пытающейся спасти то, что еще можно спасти.

Мальчишки – это ее однопартийцы. Вначале предшественник Дэвид Кэмерон затеял референдум по Брекситу, а затем подал в отставку. Одержавший победу в результате голосования Борис Джонсон собственно был обязан взяться за свою работу, но его хитростью устранил из игры однопартиец  Майкл Гоув. Наиболее примечательно то, что женщины этого поколения лидеров в такие моменты пробивают «стеклянный потолок» не в силу победы феминизма, срабатывания женской квоты или попросту потому, что они были наилучшими кандидатами для такой работы. Верно лишь то, что по всем этим причинам они могут подняться на уровень второго или третьего эшелона.

Однако им позволяют появиться в свете лишь потому, что их солидный прагматизм во времена шатаний и брожений начинает говорить сам за себя. Посмотрите, перед вами практически мыслящая, далекая от эксцентричности женщина, способная снова привести все в порядок! Таково главное послание.

Мистический образ «женщины на руинах» возник после окончания Второй мировой войны, когда в городах бывшего Третьего рейха нужно было убирать руины и пепел, оставшиеся после сброшенных союзниками бомб. Отсутствие «мужчин на руинах» объясняется просто. В конце войны мужчины либо воевали на фронте, либо были интернированы в концентрационных лагерях для принудительного труда. Некоторые из женщин, убиравших обломки, делали это не добровольно. Их принуждали к этому союзники из-за того, что они симпатизировали нацистам.

С образом «женщин на руинах» нынче связывается возвеличенное в ретроспективе время восстановления и экономического чуда. Их чествуют как героев. Во времена восстановления женский труд в плане общественного развития был желательным и необходимым. Вскоре после этого их снова оттеснили на классическую позицию домохозяйки и матери. Такое же положение у многих «женщин на руинах» в политике. Они – личности переходного периода. За ними уже, как правило, маячит наследник. И, конечно же, мужчина.